[вертушка камболова]

@музыка: Михаил Елизаров - Ростропович

@настроение: я хз как комментировать я собирала его два раза :'DD

@темы: Алексей Фомин, Павел Семёнов, Видео

---

Анонимные драбблы-2

[Честный опер]

Собрано в теме "Невского" на холиварсоо. Авторы могут признаваться в авторстве в комментариях

"А пусть теперь они меняются это Фома наденет на Пашу наручники, а то всё Паша да Паша."

- А это помнишь? - вкрадчиво спрашивает Фома, вынимая из кармана наручники.
Паша помнит. Наручники особых примет, в общем-то, не имеют, но вот обстоятельства, при которых Фома их заполучил, всплывают в памяти сразу.
- И зачем ты их с собой таскаешь? Ждешь повода надеть? - переходит он в наступление, потому что до сих пор не чувствует себя полностью правым.
- Угадал, - соглашается Фома, почти нежно берет Пашу за руку и пока тот соображает, что к чему, так ловко защелкивает браслеты на его запястьях, словно каждый день тренировался в ожидании этого момента.
Паша застывает. Перемена ролей не правильная, это же он ловил Фому, потому что, ну, он же... Бандит, ясно произносит голос в голове Паши, когда Фома заходит ему за спину. Ты всегда знал, кто он такой, но никогда не задумывался, что это может значить лично для тебя.
- У тебя хоть ключ-то есть? - спрашивает Паша, чтобы не молчать, не дать заметить свою растерянность.
- Не о том думаешь, Паша.
Предвкушение, которое слышится в голосе Фомы, Паше совсем не нравится. Конечно, архитектурные уроки не прошли даром, отобьется он от Фомы даже со скованными руками, но что же так резко переменилось в их отношениях? Или не резко, а он просто не замечал ничего, не хотел замечать?
Как не насторожен Паша, он все равно вздрагивает, когда его крепко обнимают и целуют за ухом. Фома обнимает, Фома целует, проводит губами по шее, целует еще раз, и инстинктивное желание рвануться и высвободиться начинает таять.
- Ты что делаешь?! - по инерции возмущается Паша, хотя чего уж тут непонятного. Фома даже не отвечает, зарывается носом в его волосы, скользит рукой под свитер.
Паша закрывает глаза и говорит себе, что Фома нечестно воспользовался преимуществом, вот если бы не наручники, ничего такого бы он не потерпел. Наверное.

"ООС, фантастика (Паша ПОНЯЛ)"

Фома смотрел на стопку, накрытую ломтем хлеба, и слушал, как тяжело, почти по-стариковски шаркая, Паша идёт в спальню. Скрипнула кровать, Паша шумно вздохнул, пробормотал что-то - и стало тихо, только тиканье настенных часов прошивало тишину равномерным пунктиром. Фома двумя пальцами снял хлеб с рюмки, аккуратно положил на блюдце. Из спальни не доносилось ни звука. Фома представил, как Паша сидит на краю кровати, сгорбившись под навалившейся в один момент тяжестью пережитого дня, уперев локти в колени, обхватив буйную свою голову ладонями, пальцы запустив во влажные взъерошенные волосы.  Фома опустил взгляд на своё запястье, провёл кончиками пальцев по шраму и одёрнул рукав.
Кровать снова заскрипела. Шорох ткани, тихий звон металлической пряжки - вот Паша стаскивает футболку - одной рукой, ухватив за ворот сзади, расстёгивает и снимает джинсы - так и оставит их валяться на полу до утра; ложится, долго ворочается, устраиваясь поудобнее, и наконец затихает.
Фома покрутил стопку, обвёл по ободку пальцем  и опрокинул в рот одним глотком. Сморщился, но закусывать не стал - хотелось хоть немного захмелеть. Пить не хотелось, в одиночестве - тем более, а вот трезвая голова сейчас только мешала.
Он посидел ещё немного, прислушиваясь, потом встал, стараясь не скрежетнуть нечаянно ножками стула по полу, и прошёл в спальню.
Паша спал - лежал спиной к нему, просунув одну руку под подушку, вторую, со стиснутым кулаком, прижимая к груди, зажав скомканное одеяло между бёдер. Волосы торчали беспорядочными влажными вихрами, рёбра вздымались и опускались в такт дыханию. Фома постоял, слушая негромкое сопение, и осторожно сел на край кровати. Медленно, замирая после каждого движения, чтобы не нарушить сон Паши, лёг, как был, в одежде, рядом - и замер в покойницкой позе, вытянувшись на спине, сплетя руки на груди.
От Паши пахло потом сквозь почти совсем выветрившийся дезодорант и перегаром, и ещё чем-то, трудноопределяемым, тяжёлым и горьким - запах плохого дня и неспокойной ночи. Утром Паша смоет с себя эту смесь, будет долго плескаться и фыркать под душем, выйдет из ванной свежий до блеска, раскрасневшийся, благоухая стандартным "мужским" гелем для душа. Будет варить кофе, хмуря брови и дёргая уголком рта от похмельной мигрени, босиком и в одних трусах...
Фома расцепил пальцы, потянулся одной рукой поправить брюки.  Паша вздохнул во сне, перевернулся на спину, закидывая руку за голову - татуировка на бицепсе в полутьме выглядела размытым чёрным пятном - и Фома так и замер с рукой на ширинке, напряжённо вглядываясь в Пашин профиль.
- Домой решил не ехать? -  спросил Паша, не открывая глаз. Голос его звучал глуховато, слова выходили из непослушных спросонья губ словно бы скомканными, нечёткими и мягкими.
Фома повернулся набок, подперев голову рукой, скрестил ноги - натянутая ткань штанов легла складкой, и он сдержанно выдохнул от облегчения.
- Сейчас тачку вызову. Не хотел тебя будить.
Паша шумно перевернулся к нему лицом, подсунул кулак под щёку. Поднял тяжёлые веки, несколько раз моргнул, стряхивая с ресниц остатки сна.
- Да ладно тебе, - сглотнул, провёл языком по нижней губе, потом по верхней. Медленно, тягуче улыбнулся. - Куда ты поедешь... покойничек. - Он сжал кулак, потянулся к Фоме и легонько ткнул костяшками в лоб - и, уже раскрытой рукой, горячей, чуть влажноватой, провёл по его волосам, по виску, по щеке. Уронил руку на постель, ладонью кверху, снова растянул губы в сонной улыбке. - Оставайся здесь.
- Прямо здесь? - уточнил Фома и похлопал по простыням. Собственный голос показался ему чужим - треснул и поплыл на середине коротенькой фразы, но Паша, казалось, не заметил этого.
- А ты что, храпишь?
- Да вроде никто не жаловался.
- Ну, значит, и я не буду.
Фома, повторяя Пашин недавний жест, выпростал руку и коснулся костяшками сжатого кулака его лба:
- Дурак ты, Семёнов. - Ему казалось, что ладонь дрожит, когда он положил её на колючую Пашину щёку и, замирая внутренне, провёл вдоль упрямой челюсти, по крепкой шее, по плечу, прохладному и - непостижимым образом - в то же время горячему. Паша пошевелился, и Фома тут же остановился, ладонь его замерла у Пашиного локтя настороженным зверьком.
- И я дурак, - признал он совершенно искренне.
Паша вдруг придвинулся к нему вплотную, уткнулся лбом в его лоб, и Фома сбился с дыхания, ошеломлённый и этим движением навстречу, и жаром от Пашиного тела, и запахом - пот и остатки дезодоранта, и перегар, и чёрт знает что ещё, и, если бы это был не Паша...
А Пашина рука уже сжимала его затылок, и Пашин голос, настолько близкий, что каждое слово физически отзывалось эхом где-то у Фомы в груди, в самом нутре, говорил:
- Дурак - это не страшно, с этим можно жить. Ты, главное, не помирай больше, Лёха. Заканчивай с этим. Обещаешь?
- Обещаю, - выдавил Фома.
Пашин большой палец поглаживал его за ухом, медленно скользил вверх и вниз вдоль кромки волос, изводя Фому невозможностью истолковать этот жест.
Паша же ласково боднул его лбом в лоб и отстранился. Рука его соскользнула Фоме на шею и там успокоилась, жаркая, приятно тяжёлая. Стало ли легче? Хороший вопрос, однозначный ответ - нет, не стало.
- Помнишь, сколько раз ты мне говорил, что Юлька, Саша и я - самые близкие тебе люди? - спросил Паша.
- Сколько?
- Много. Часто. А я?..
- А ты  - что?
- А я ни разу тебе не сказал того же. - Паша вздохнул, легонько сжал его шею. - Думал, это очевидно. Выходит, не совсем.
Он замолчал. Фома тоже лежал молча, и пульс на его шее бился в центр горячей  Пашиной ладони.
Фома ждал продолжения - но вместо этого Паша сморщил нос, улыбнулся:
- Воняю, как свинья, да? Самому противно.
- Да не, нормально.
- Иди ты, "нормально". Срочно мыться! - Паша сел, покрутил головой, повёл плечами, разминаясь, встал с кровати  и направился к двери.
- Паша... - позвал Фома.
Паша обернулся.
- Ну?
- Ты мне всякий хорош. Честое слово. В любом виде и состоянии.
Паша постоял, глядя в стену,  словно ждал, пока каждое услышанное слово уляжется в голове и обретёт тот смысл, который хотел донести до него Фома, потом вздохнул и медленно провёл по лицу ладонями.
- Что ж так сложно-то с тобой, Лёха. - Он помедлил ещё несколько бесконечных секунд, внимательно глядя Фоме в лицо, - тот встретил этот изучающий взгляд с безнадёжным  спокойствием идущего к виселице, - а после едва заметно мотнул головой, стянул с себя трусы, выпрямился и протянул к Фоме руку.
- Паш,  - осторожно начал Фома, надеясь, что сумеет совладать с голосом, - кажется, ты меня не так по...
- Да иди ты, - оборвал его Паша. - Если я ошибся - можешь дать мне по морде. Если нет - заткнись и иди ко мне.

Разумеется, он заткнулся.

Про разницу отношений Фома/Паша и Фома/все остальные?

Вася не считает себя слабонервным, но смотреть на Фому, который без злобы, без ненависти, без отвращения - совершенно спокойно - превращает человека в кровавое месиво, все-таки неприятно. Холодок проходит от этой деловитости: работа, ничего личного. Не разжалобить, не испугать не получится, разве что аргументированно убедить, но на это проштрафившийся подчиненный оказался неспособен. Когда Вася начинает думать о том, что сегодня снова придется терять время, ехать в прикормленную химчистку, где не спрашивают, откуда на костюме такие пятна, у Фомы звонит телефон.
Опять этот Семенов, догадывается Вася еще до услышанного "Да, Паша?". Успел выучить это радостно-мечтательное выражение, появляющееся на лице шефа между взглядом на имя абонента и досадой, когда этот самый абонент скажет совсем не то, что от него ждут. Фома крепче прижимает к уху телефон, нетерпеливо машет рукой, и Вася понятливо зажимает рот воющей жертве.
- Конечно, Паша. Сейчас подъеду, - обещает Фома и говорит уже Васе:
- Прибери тут пока.
Выждав пару минут после его ухода, Вася вздергивает человека с пола на ноги и доверительно сообщает ему:
- Везучий же ты, мужик.

***
- Да, и я решил, что начальником службы безопасности будет Семенов, - буднично ставит Васю в известность Фома.
У Васи чуть не вырывается глупое "Что?!" Что слышал, не глухой. Но...
- Он же мент.
- И что?
Тон Фомы окончательно отбивает охоту переспрашивать. И что сказать-то? Что внезапно переметнувшийся Семенов срывает планы конторы вообще и Васи в частности, поэтому Фоме надо отказаться от своей прекрасной идеи?
- Виноват. Все понял, - заверяет шефа Вася.
Позже он позволяет себе помечтать, как хорошо было бы избавиться от чертова Семенова, вечно лезущего не в свое дело. Пропал без вести, и не нашел его никто, уж с этим-то Вася бы справился.
Но как тогда поведет себя Фома, лучше не представлять.

***
- Что думаешь? - спрашивает Фома, кивая на стоящую перед ними машину.
- Это для того типа из комитета по благоустройству? Ему сойдет.
- Что значит "сойдет", это же новая модель, на той неделе получили! - вклинивается менеджер салона, обиженный таким пренебрежением, но от взгляда Фомы замирает и начинает пристально разглядывать потолок.
- Это подарок! - Фома так выделяет последнее слово, что Вася без труда догадывается, кому, и люто завидует, хотя свою машину обожает и ни на что ее менять не хочет. - Савельеву сам потом что-нибудь возьмешь, в пределах сметы. Будет морду кривить, прихвати пару парней и объясни ему, что я не Дед Мороз, а он пока и на самокат не наработал.
- Будет сделано.
Фома еще раз оглядывает машину и решает:
- Нет, ты прав, действительно корыто какое-то. Есть здесь что-то стоящее?

***
- Семенова требует, - докладывает вызванному Васе один из охранников, пытавшихся успокоить внепланово набравшегося шефа. - Вы уж скажите ему что-нибудь.
Вася тоже понятия не имеет, где найти так срочно понадобившегося Семенова. С Михайловым своим где-нибудь шляется, думает он, но не собирается делиться этой догадкой с Фомой, еще драться полезет.
- Ладно, ищите давайте, - машет он рукой и заходит в кабинет, где его встречает мутный взгляд Фомы, на секунду полный такой надежды, что Вася откладывает на будущее заготовленную речь о том, что он Семенову не начальник и пасти его не будет. И еще о том, что не стоило брать на службу человека, который настолько явно не может определиться с приоритетами, других таких Фома за один взгляд на сторону пускал в расход...
- Г-где Семенов? - требовательно спрашивает Фома заплетающимся языком.
- Ищем, - разводит руками Вася.
- Ты не понимаешь!..
Понимаю, думает Вася, лучше, чем вы, Алексей Леонидович, думаете. Но и этого вам тоже говорить не буду.

Про Фому и охранников, извинити 

Когда Фома озвучил своё предложение, Бондарев лишь едва заметно дёрнул бровью.
- Алексей Леонидович, если я правильно помню, вы нанимали меня на должность начальника охраны, - невозмутимо произнёс он.
Фома откинулся на спинку кресла, изучая непроницаемое лицо Бондарева, крутанул лежащую на столе ручку.
- Можешь считать это расширением твоих служебных обязанностей. За достойную прибавку к зарплате. - Он потянулся за листком для заметок, черканул несколько цифр и подвинул к Бондареву. Тот прищурил спокойные тёмные глаза, поджал губы и легонько качнул головой.
- Я могу отказаться?
Фома развёл руками:
- Само собой.

Дверь ещё не успела закрыться за Бондаревым, а Фома уже знал: он согласится. Как любой, Фома иногда ошибался в людях, но тут чуйка его не обманула.
Через пару дней Бондарев подошёл к нему, когда он обедал у себя в "Трёх кабанах", попросил разрешения присесть и сказал негромко, наклонившись к Фоме через стол:
- Я согласен.
Фома подцепил вилкой розоватый ломтик ростбифа, тщательно прожевал, глотнул минералки из запотевшего стакана и сказал:
- Ну, вот и хорошо. Значит, сегодня заезжай за мной в офис часикам к восьми. Ребят своих можешь отпустить.
- Сегодня?..
- Это дела могут ждать, а отдыхом пренебрегать нельзя, - назидательно сказал Фома.
Уже в половину девятого Фома сидел на диване в полупустой комнате одной из своих квартир "на всякий случай" и, потягивая ледяной вискарик из икеевского стакана, наблюдал, как Бондарев раздевается и аккуратно вешает снятую одежду на спинку стула. Закончив, он выпрямился и сообщил:
- Я готов.
Фома поднялся и обошёл Бондарева кругом, рассматривая грузноватое, но крепкое тело. Руки у Бондарева были большие, жилистые, плечи широкие, грудь и живот - в щедрой поросли тёмных волос.
- А ты в хорошей форме, - одобрительно отметил Фома.
- Такая работа, - не дрогнув лицом, ответил Бондарев.
- Работа... - хмыкнул Фома и кивнул на его пах. - Я так посмотрю, ты не очень-то готов к этой работе.
Бондарев глянул вниз, на свой вялый член, и поднял невозмутимый взгляд на Фому:
- Извините. За отсутствием привычки...
- Ну так, раз мы тут собрались, будь добр, возьми, так сказать, дело в свои руки, - мягко сказал Фома, поставил стакан на стул и начал расстёгивать рубашку. - На диване лежит, что нужно.
Пока Бондарев приводил себя в боевую готовность и натягивал резинку, Фома разделся сам и успел между делом осушить свой стакан. Деловитые, механистичные приготовления Бондарева его не возбуждали, но и не раздражали - странным образом успокаивали, давали чувство безопасности, алкоголь - расслаблял и мягко грел изнутри.
Телохранителем Бондарев был отличным. Ёбарем - посредственным. Не плохим, нет - и инструмент был хорош, и работал он им на совесть, размеренно, технично, с нужной скоростью и усердием. Как надёжная немецкая техника. Фома подозревал, что Бондарев закидывается таблеточками перед этими встречами, но какая, собственно, была разница - дело своё он делал. Работал на результат и результата добивался, но никогда не трогал Фому - только придерживал за бёдра или за плечи, чтобы удобней обоим в процессе. Только один раз, когда Фома возжелал лицом к лицу, Бондарев сделал паузу перевести дыхание и почти ласково медленно провёл ладонью от горла Фомы до низа живота - и тут же подхватил его обеими руками под задницу, чтобы натянуть поглубже, и продолжил.
Фома не имел ничего против этой отстранённости. Ничто не отвлекало, не мешало, закрыв глаза, погладить волосатую грудь, сжать крепкие предплечья и представить, что это не Бондарев, а совсем другой человек. Хотя с тем, другим, не было бы так спокойно. Там был бы огонь, наверное - но проверить возможности не имелось, поэтому раз в какое-то время Алексей Леонидович и начальник его охраны ездили по вдвоём по особым важным делам, о которых никто не знал.
Фома не опасался, что Бондарев выдаст кому-то секретик шефа - по многим причинам, достаточно очевидным для обоих. Чуйка говорила, что Бондарев не предаст - и, с одной стороны, обманула.
А с другой - он ведь никому ничего не сказал, просто продал жизнь Фомы, но не секрет. Так и помер, тварь, предателем только наполовину.

Потом появился Тучков. Фома раздумывал довольно долго, прежде чем сделал Тучкову то же предложение, что его предшественнику - присматривался тщательнее, пытаясь углядеть в Тучкове гнильцу, которой не разглядел в Бондареве.
Но Тучков был другой, и вот как раз из-за этого всё и пошло не так, как рассчитывал Фома.
Услышав предложение Фомы, Тучков онемел. Застыл, как статуя, и Фома с изумлённым весельем наблюдал, как лицо его расцветает румянцем - сначала вспыхнули пятна на скулах, потом покраснел подбородок, кончик носа, и вот уже Тучков стоял перед ним весь красный, от корней волос до тугого белоснежного воротничка.
- Так что скажешь? - небрежно спросил Фома, крутя в пальцах ручку.
- А... Алексей Л-леонидович, я... - выдавил Тучков и пальцем оттянул галстук, будто ему трудно было дышать.
- Что? Я не понял, это "да" или "Нет"?
Это было "да", и Тучков для Фомы очень быстро стал Василием, потом - Васей, потом Васенькой, а ещё позже - "Ну-ну, Васенька, тише, спокойней, не спеши".

Бондарева Фома никогда не называл по имени. Вообще никак не называл.
Бондарева Фома ни разу не трахнул сам - даже мыслей таких не возникло.
А Вася лежал перед Фомой во всей своей красе - широченная спина, бесконечные ноги, бледная гладкая задница - и стонал на каждом выдохе, кусая костяшки, пока Фома не жалея лил смазку между его ягодиц. Фома смотрел на алое ухо и горящую лихорадочным румянцем скулу, шлёпал по круглым крепким ягодицам и любовался тем, как они вздрагивают и сжимаются, и на белой коже проступает розовый отпечаток пятерни.
Васю трахнуть хотелось. Что Фома и сделал в первый же раз, и повторял потом регулярно. Вася покрывался румянцем по всему телу, блестел глазами, лез целоваться, был шумным и горячим и не знал, как называть шефа в такие моменты - по имени-отчеству или ласковым "Лёша", и поэтому постоянно сбивался с первого на второе. Фоме оба варианта нравились, но "Алексей Леонидович" горячим низким голосом в самое ухо продирало до самого позвоночника, когда Вася, исходя нежностью и нетерпением, наваливался на него сверху и засаживал дорогому шефу так, что думать ни о чём больше не хотелось. И представлять кого-то на месте Васи - тоже.

А потом на службу к Фоме заступил Паша.

Фома смотрел на него, гладко выбритого, подтянутого, и думал, как ему идётстрогий костюм, и как было бы здорово предложить ему расширение служебных обязанностей - само собой, за достойную прибавку к зарплате... И каждый раз лишь проглатывал вздох.
Паша всегда был для него Пашей, но теперь, в их общих интересах, ему стоило иногда становиться Семёновым.
И поэтому Тучков для Фомы оставался Васей, а раз в какое-то время - Васенькой.
Так всем было спокойней. Пока.

---

Из инстаграма Дмитрия Паламарчука

[Честный опер]

@темы: Красивое, Алексей Фомин, Павел Семёнов, Бессвязный ор, Фото

---

Анонимные драбблы

[Честный опер]

Собрано в теме "Невского" на холиварсоо. Авторы могут признаваться в авторстве в комментариях

"Чтобы было вхарактерно, фанфик должен быть "5 раз, когда Паша не понимал намеков, и 1 раз, когда опять не понял"

Фома делает длинный вдох прикрыв глаза перед тем, как сделать шаг в ванную комнату, откуда слышен шум воды.

Видит бог, он пытался намекнуть Паше мягко. Потому что прямо и в лоб — во-первых, не в его стиле, а во-вторых, хрен его знает, как Паша на это “в лоб” отреагирует. Не исключено, что тоже в лоб. Точнее, кулаком в ебало.

Фома приглашал его в кабак.Паша приходил, садился за столик на двоих в пустом зале, где играла нежная музыка, и, не обращая внимания на цветы, с ходу начинал катить бочку по каким-то суперважным вопросам, за которые, разумеется, отвечал Фома.

Фома дарил ему тачку. Попытался. Паша швырнул потом ключи в лицо.

Фома даже в постель как-то к Паше лег… Ну ладно, это намеком не было. Почти. Он просто пиздецки устал тогда от невероятно длинного и тяжелого дня, а Семенов все не возвращался домой, и Фома прилег в кровать чтобы хоть каплю отдохнуть - и вдохнуть такой знакомый запах от подушки… И так надеялся, что Паша наконец-то все поймет.

Не понял.

Ну что ж.

Вот сейчас тогда он будет прямо и в лоб. Сил потому что никаких уже не осталось.

Фома сдирает с себя одежду, и шагает во влажное тепло ванной, где Паша стоит, устало прикрыв глаза, под горячим душем. Сказал “ща, блин, я на минутку ополоснусь, денек пиздец, и побазарим”... А сам уже минут десять торчит…

Фома сглатывает, и шагает еще ближе. Под душ. Прижимаясь грудью к широкой пашкиной спине. Скользя ладонями по бокам, ниже к паху, обхватывая рукой член… Ну вот сейчас пан или пропал. Сейчас Семенов все поймет.

Паша опускает голову, смотрит на кулак Фомы на своем члене и удивленно говорит:

— Лех, да я сам вымоюсь.

"пять раз когда Андрей пытался переспать с Пашей и один когда переспал с Фомой"

Паше нравятся блондинки. Такие девушки-ангелочки, светлые волосы, светлая кожа, светлые глаза - Юля, Нина, кто там еще?

Паше нравится Андрей, и в этом основная проблема.

Когда Фома ставит Андрея на колени и приказывает ему открыть рот, он говорит только - осторожней! Я что, у тебя первый?
Он первый. Девушки не в счет. И Паша скоро про все узнает.

Намёки

- Паша, я тебя люблю.
- Ну, я как бы знаю, я тебя тоже.
- Нет, не как друга.
- Как врага, что ли? Мы уже обсуждали, что если я служу в полиции...
- Романтически. Как ты Юлю.
- Так, вот не надо этих намеков! Я Юлю люблю, с той стриптизершей все было несерьёзно!
- Ты мне со стриптизершей изменял?!
- Почему тебе? Юле. То есть, не изменял я никому, это другое.
- Как тебе уже объяснить... Я хочу спать с тобой.
- Я, конечно, могу у тебя заночевать, но Юле сам будешь объяснять, она и так все мозги мне выела, что меня вечно дома нет.
- Так, все, мое терпение закончилось.
- Ты что делаешь?..
...
- Леша, ты сразу не мог хотя бы намекнуть?

"Напишите что-нибудь про Максимова!"

— Ты что о себе возомнил, майор? Что ты под ногами путаешься?

Максимов отчитывает Семенова, жадно вглядываясь тому в лицо. Павел Андреевич смотрит куда-то в угол и изо всех сил старается казаться равнодушным. Но нет, ни хуя. Не выйдет. Щеки у него горят так, словно Максимов его по ним отхлестал.

Он бы сделал это с удовольствием. Так, чтоб синяки от его руки долго не сходили. И ладонью наотмашь по губам так, чтобы кровь выступила, яркая, будто ягодный сок.

Семенов бесит его до белых глаз. До сжимающихся кулаков. Так, что хочется не отчитывать за очередную идиотскую выходку —  а просто сходу бить, кулаком под дых, чтобы стек к его ногам и там сдавленно откашливался. Чтобы можно было, схватив за волосы, дернуть лицом к себе, чтобы смотрел на него Паша Семенов так, как ему положено.

Снизу вверх.

Иногда Максимов думает о том, как бы долго у Семенова сходили следы от укусов, если впиться зубами в шею, под затылком. В то беззащитное место, которое даже воротником форменной рубашки не прикрыть, чтобы носил, сука, метку и спрятать не мог. Семенов белокожий, такие разукрашенные долго ходят.

Иногда Максимов думает, что заставить Семенова молчать можно только одним способом - заткнув ему рот членом. Так, чтоб давился. Чтоб держать за голову, и не дать отвернуться. Чтоб заставить все проглотить.

Так, как сейчас майор Семенов вынужден проглотить очередную выволочку от УСБ.

Но может быть, когда-нибудь Максимову удастся припереть его к стенке так, чтобы тот был вынужден… пойти на сотрудничество. Чтобы делал все, что ему скажут. У полковника Максимова накопилась масса идей.

"Анону бы хотелось про Фому и Васю или про Фому и Андрея. Без Паши)) что-то из серии "Семенов? Кто такой Семенов?"

Андрей очень долго пытался понять, как это он так влип. В итоге пришел к выводу, что из-за самого страшного греха - из зависти. Вот позавидовал Семенову, минут на пять всего, и привет, приехали, выгружаемся.

И чему позавидовал-то, смешно сказать  — другу-бандиту. Мол, плечом к плечу, с самого детства, и даже разные стороны баррикад не разделили. У самого Андрея с детства ни одного друга не осталось, и вот этой дружбе он позавидовал.

А потом как-то так вышло, что выполнил одну просьбу Фомы. За хорошие бабки, разумеется, но внутри было еще что-то эдакое. Будто украл крошку чужого себе.

А потом еще одну просьбу. И еще одну. Когда просьбы стали звучать в телефоне как приказы, Андрей бесился, но все равно - приезжал. Помогал. Почему-то Фоме отказать не получалось.

Даже тогда, когда они в клубе встретились. Случайно. Оба отдохнуть решили. Столкнулись в сортире. Вот это Андрей еще понимает, как вышло. А как вышло так, что Фомин его втолкнул в одну из кабинок и там засосал так, что губам больно стало — Андрей вообще не понимает. Еще больше не понимает то, почему он ответил. И очень старался не вспоминать так часто все то, что в той ебучей кабинке случилось. А вот разговор в память врезался сильнее всего.

— Ты так всех ментов приручаешь, да? И Семенова?

— Да нахуй Семенова, иди сюда, говорю.

“Нахуй Семенова” Андрей почему-то из памяти вытравить не смог. Слишком приятно это прозвучало. А может, именно после этих слов от Фомы у него и встало. От этих слов.

"А напишите, плиз, Фома/Паша, их первый раз, когда двойника Фомы расстреляли у Паши на глазах, а потом он обнаружил дома в своей постели живого Фому (до сих пор в офигении от этой сцены  ). Можно без рейтинга, что-нибудь такое скорее ангстовое, вот это отчаяние, когда Фому еще раз убили. Но чтобы Паша для себя понял природу своих чувств к Фоме. Короче, что-нибудь по этой сцене."

Паша медленно опускает пистолет. Это же Фома?.. Но он дважды умер, сначала у Паши на руках, потом у Паши на глазах. Значит, его здесь быть не может, и никто не сидит сейчас на кровати, не смотрит настороженно и разочарованно. Паша убирает оружие, подходит ближе, садится рядом с тем, кого здесь быть не должно, и закрывает глаза. Для призрака Фома слишком материален, от воображаемых сущностей не идёт тепло, не пахнет одеколоном и уж тем более, они так не обнимают за плечи.

– Паша, ну что ты...

Не открывая глаз, Паша поворачивается и изо всех сил обхватывает обеими руками навсегда было потерянного человека. Два года, прошедшие с тех пор, как он прижимал к себе Фому и был готов убить, умереть или душу продать, лишь бы открутить время на полчаса назад, когда он ещё жив и можно что-то изменить, схлопываются в один миг. Вот и не понадобилось душу продавать, кто бы мог подумать. Или спросят с него еще?.. Да какая теперь разница!

– Все уже, все, – шепчет Фома ему на ухо, щекоча дыханием, придвинувшись ближе некуда. Сначала Паша не осознает, что это за легкое, скользящее от виска к уголку губ прикосновение, понимает лишь, когда Фома целует его в щеку и сразу после уже всерьез и совсем не по-дружески.

Потрясение от явления в его спальне ожившего покойника еще не прошло, иначе Паша удивился бы больше. А так он отвечает, не задумываясь, что все это значит, пока Фома не роняет его на постель, наваливаясь сверху.

– Подожди. Как ты выжил?

– Давай не сейчас, а?

– Я не хочу, чтобы с тобой снова что-то случилось.

Фома жадно вглядывается в его лицо, высматривая что-то очень важное, и спрашивает:

– Любишь меня?

– Да, – отвечает Паша так, будто нет вопроса проще, и сам понимает: люблю и всегда любил. Устыдившись собственной сентиментальности, добавляет:

– Но это ничего не значит.

– Ну Паша, я больше за себя не ручаюсь... – выдыхает Фома ему в губы.

Паша кладет руку ему на затылок и думает, что все-таки правильно Фома выбрал место для их встречи, была бы она в «Трех кабанах», так страшно представить...

@темы: Александр Максимов, Алексей Фомин, Павел Семёнов, Андрей Михайлов, Фанфикшен

---

[Баллада о менте и бандите]

Ну что ж.

Вопрос: Я здесь.

1. Да!		17	(100%)
Всего:		17